Женские колонии как там живут. «Накраситься в колонии — это пускай маленький, но вызов»

Взаимоотношения женщин, отбывающих наказание в местах лишения свободы, довольно серьёзно отличаются от царящих в мужских тюрьмах. Здесь почти нет борьбы за лидерство. В каждой камере есть старшая, и у неё имеются помощницы. Они имеют ряд привилегий. Так, старшая спит на «поляне» – кровати у которой нет второго яруса. В её обязанности входит поддержание порядка, обучение новеньких и так далее.

Старшей может стать женщина, имеющая самый большой авторитет, та, которая долго отбывает срок и знает все порядки, рецидивистка или же избранная лидером своими сокамерницами.

Старшей в своей камере может стать женщина, имеющая самый большой авторитет // Фото: Exzk.ru

«Когда я попала в камеру, меня подвели к старшей – старой цыганке Белле. Она показала мне, где я буду спать и рассказала о порядках. Белла в основном не встревала в какие-то конфликты, но если надо было, то могла ударить железной кружкой по лицу, и ссорящиеся моментально успокаивались» – вспоминает одна из бывших заключённых.

«Зэчки» делятся на семьи. Они делают это самостоятельно, находя подруг по интересам. Члены таких «семей» поддерживают друг друга, вместе отмечают праздники, готовят, дарят друг другу подарки, вступаются и так далее.

Сотрудники тюрем дабы не создавать себе лишних проблем стараются распределять женщин по камерам так, чтобы они попадали «к своим». То есть бухгалтеры сидят с бухгалтерами, «колхозницы» с «колхозницами» и так далее. Исключение составляют только подельницы. Их обязательно рассаживают по разным камерам.

В женских колониях большое значение имеет то, кем женщина была до своего попадания в тюрьму. Кроме того, обращается внимание на то, какую еду она ест – свою или тюремную, как часто у неё бывают посетители, какое место в обществе занимала на свободе и так далее. Но в то же время немаловажную роль играет и личность девушки.

В женских колониях большое значение имеет то, кем женщина была до своего попадания в тюрьму // Фото: Visper.org.ua

Конфликты и любовь

Как правило, конфликты в женских тюрьмах и колониях не доходят до драки, а заканчиваются на повышенных тонах. Но если всё-таки драка начинается, то обычно она отличается особой жестокостью. Без весомого повода заключённые стараются не вступать в конфликт, поскольку виновницу вероятнее всего быстро вычислят и строго накажут, а также и всех остальных.

А вот что касается любви, то здесь информация довольно противоречивая. В большинстве случаев романтические отношения заводят девушки, которые попадают в места лишения свободы не в первый раз – «второходки». Женщины в паре поддерживают друг друга. Если они вдруг окажутся в разных камерах, то сделают всё, чтобы воссоединиться. Обычно сокамерницы и старше нормально относятся к лесбийским парам и не чинят им никаких препятствий. Той же самой политики нередко придерживается и администрация.

Романтические отношения заводят девушки, которые попадают в места лишения свободы не в первый раз // Фото: Rambler.ru

В то же время нередки любовные отношения между заключёнными и сотрудниками СИЗО или тюрем противоположного пола. Девушки соглашаются на интим с правоохранителями ради определённых привилегий, а также для того, чтобы сделать свою жизнь на «зоне» легче и приятнее.

«Лучше всего – стать любовницей опера. Многие к этому стремятся» – рассказала журналистам бывшая заключённая
.

Досуг

В женских тюрьмах часто устраиваются разнообразные концерты, мероприятия и даже настоящие конкурсы красоты. Обычно «зэчки» с удовольствием принимают в них участие, поскольку это позволяет отвлекаться от работы и чувствовать себя частью общества.

«Некоторые даже умудряются себе в камерах делать причёски, маникюр, педикюр. Так себе настроение подымают» – делится воспоминаниями бывшая заключённая.

Особое положение в женской тюрьме или колонии занимают женщины, которые находятся там с детьми. Многие из таких детей были рождены в неволе. Для рожениц создаются условия, чтобы они могли ухаживать за ребёнком. По достижению трёхлетнего возраста малыша отдают родственникам заключённой. Если их нет, то кроху отправляют в детский дом.

Несмотря на то, что женские тюрьмы считаются довольно спокойными местами, а представительницы прекрасного пола совершают меньше жестоких преступлений, на женской «зоне» много жестокости. Низшей кастой считаются те, кто попал в тюрьму за детоубийство. Их всячески унижают и бьют. Также жестоко обращаются с теми, кто пользуются большими благами чем остальные либо вот-вот выйдет на волю.

«В женских зонах 50 % стучат, а вторые 50 % им сочувствуют», – говорит Татьяна. Татьяна сидела в ИК-5 в Можайске около шести лет. Стукачество в колониях было всегда, но вот массовым и открытым оно стало совсем недавно

В 2003 году в УК и УИК внесли около трехсот поправок: у женщин убрали строгий режим; сократили срок, который заключенный должен отбыть для перевода в колонию-поселение (например, из общего режима в колонию-поселение стало возможным перевестись, отбыв 1/4 срока, вместо 1/3, как раньше); увеличили количество свиданий (вместо четырех в год – шесть); формально повысились шансы выйти по УДО; заключенным стали давать разрешение на свидания с родственниками за зоной – все это при безупречно хорошем поведении, конечно. Хорошее поведение – это абсолютная лояльность по отношению к администрации, сотрудничество, участие в «лагерных мероприятиях». Кстати, поначалу свидания за территорией зоны действительно разрешали, но эта практика быстро прекратилась. А процесс уже был запущен, женщины поняли, что и как нужно делать, чтобы раньше выйти или получить свидание за зоной, в общем, чтобы «все было хорошо».

Понятие мужского и женского рода

– Вы сотрудничали с администрацией? – спрашиваем у Марины, отсидевшей четыре года в ИК-5 в Можайске еще в 90-е и шесть лет в ИК-6 в Шахово (1998-2004 гг. Орловская область).

– Да вы что? Зачем? Странный вопрос, – возмущается Марина, – Я жила по понятиям. О каком сотрудничестве речь?

Марина много и эмоционально говорит о том, что до нововведений 2003 года женщины-заключенные, конечно, не были большой дружной семьей, но подлость и стукачество не были легализованы. Даже женщины ориентировались на старые воровские «понятия», хотя «понятия» для женщин в колониях, в целом, не свойственны.

– Женщины нахватались от мужиков, тогда каких-то правил все равно придерживались, чего-то побаивались. Поэтому вычислить стукача было очень сложно, – вспоминает Марина. Тогда их не любили, выслеживали, били, брили налысо. – Около оперчасти всегда было пусто. И даже если ты туда идешь по вопросу «у меня маме плохо, надо что-то сделать», сразу все тебя подозревают.

А администрация колонии давила.

– Нас за людей не считали, лишали всего. В ШИЗО сажали за то, что кровать неровно заправлена; за то, что девочки из мыла и угля делали себе тушь для ресниц, – рассказывает бывшая заключенная. Сильное давление со стороны администрации, кстати, одна из причин того, почему тогда женщины в колониях были сплоченнее.

В 2003 году все изменилось – теперь можно хоть на всю зону объявлять, предупреждать: «Я сейчас на тебя в оперчасть напишу».

– Это стало нормой. И ты стукачке ничего не сделаешь. Началось открытое доносительство, в оперчасть очередь выстраивалась, – разводит руками Марина.

За стукачами стали присматривать сотрудники колонии. Тот, кто стучал, зарабатывал себе поощрения, а они очень нужны: у женщины, как правило, есть семья, дети, и часто женщины готовы закрыть глаза на нарушения со стороны ФСИНовцев, они не хотят требовать соблюдения своих прав; женщины в колонии, как правило, хотят просто вернуться домой.

– Все начали по головам идти, чтобы выбить отпуск, чтобы разрешили свидание, чтобы раньше выйти, – поясняет одна из бывших заключенных.

У мужчин же «понятия» сохранились, хотя довольно сильно трансформировались.

– Например, совсем недавно считалось, что заходить к операм в кабинет в одиночку – верный признак стукачества. И порядочные осужденные старались даже по вызову приходить в оперчасть в сопровождении свидетеля. Сегодня об этом практически забыли, – вспоминает Владимир, отсидевший в ИК-10 в Екатеринбурге больше семи лет.

– Сейчас живут «по понятиям» либо старые воры в законе, либо молодые парни-дураки, которые понятий как таковых не знают, но в их соблюдении видят главную свою задачу, — добавляет Илья, недавно освободившийся из ИК под Рязанью.

Одна из сотрудниц СИЗО-5 г. Москвы («Водник») также говорит о том, что «понятия» как таковые соблюдают только зэки старой закалки, воры в законе.

– Многие почему-то думают, что “вор в законе” – это какой-то криминальный термин, характеризующий зэка негативно. Но вот давайте разберемся. “В законе”, значит, соблюдает закон – у них есть свой жесткий кодекс, свои правила, понятия. Например, железное правило для вора в законе – не убивать на деле, – поясняет сотрудница
ФСИН.

Имеется в виду, что вор в законе обязан всячески избегать кровопролития. В смысле когда получается избежать. Но уж если не вышло – значит, не вышло.

Сейчас осужденные «понятиями», на которых так акцентируется внимание в художественных фильмах, не руководствуются, а точнее, просто их не знают.

– Они звонят мне из тюрьмы и спрашивают: “А что значат лучи у звезд?” Они у бабы спрашивают, что это обозначает. Я говорю: “Не знаю, что обозначают лучи, но что черное – воровское, белое людское – я знаю”. Они ничего не знают, им не у кого спросить, – рассказывает одна из бывших заключенных. Старых воров в зонах осталось немного.

Худшие из худших

И в женских, и в мужских колониях раньше существовала специальная секция – вполне, кстати, официальная – СДиП (секция дисциплины и порядка).

– СДиП – это продолжение администрации. Это страшнее, чем администрация, злее и строже, – вспоминает Татьяна.

Говоря простым языком, СДиП – это заключенные, которые следили за соблюдением порядка в колонии и стучали. И их не били. И состоять в этой секции очень выгодно. Минусом могли быть разве что непоправимые репутационные потери.

Есть статьи, с которыми лучше в колонию или СИЗО даже не попадать: у женщин – это ст. 106 УК РФ (детоубийство), у мужчин – 134 УК РФ (педофилия). Если человек попадает в тюрьму с такой статьей, его жизнь, скорее всего, будет еще более трудной, чем можно представить, – жить не дадут свои же, зеки. Поэтому осужденные по таким статьям ищут спасения у администрации, и она охотно их спасает – за определенную плату. А лучшая плата везде и всегда – информация. Официально СДиП упразднили в 2010 году, но и в мужских, и в женских колониях людей, ранее состоящих в СДиП, просто сделали ответственными за соблюдение техники безопасности, пожарной безопасности и т.д., но их обязанности остались те же – стучать. А стукачи – ценные, их администрация для себя бережет от зеков.

Раньше, до 2003 года, в зонах с детоубийцами обходились очень жестоко.

– Но в женских зонах все равно не убивают. Орут, плюются, но не убивают, – рассказывает Марина, сидевшая еще в 90-х, – хотя на моей памяти был один случай, когда прошел слух, что к нам везут женщину, которая молотком ребенка воспитывала. И тогда я в первый раз увидела, как все бабы встали в два ряда и ждали ее. Ее ждали реально убивать. Но мусора умудрились провести ее какими-то огородами и вывезти. Они поняли, что она не выживет, мы все вышли ее просто рвать.

Чтобы таких и многих других инцидентов, связанных с нарушением дисциплины, было как можно меньше, работники колонии и сформировали такие секции как СДиП – и в женских, и в мужских зонах. И женщин, которых, скорее всего, в колонии не полюбят, сразу ставят на высокие должности – дневальные, например. Таким образом, у них есть доступ напрямую к администрации, чем некоторые из них активно пользуются.

– Допустим, я ей что-то грубое сказала, она пошла на меня и пожаловалась, меня тут же вызвали. И это может закончиться ШИЗО. Такое может случиться, даже если мы с ней просто поругались на почве брошенной непомытой тряпки. Администрации просто не нужны проблемы. Раньше детоубийцам ведра с мочой на голову выливали (мне об этом рассказывали), а когда я уже сидела, их поддерживала, поощряла администрация, они выступают, в концертах участвуют, песни поют, – вспоминает Татьяна.

Как правило, детоубийцы статью скрывают: у них на табличке, прикрепленной к кровати (в некоторых зонах – и на нашивке на форме), указана статья 105 УК – убийство, но нигде не написано, кого она убила. Женщинам-детоубийцам их реальную, 106-ую, статью не пишут – видимо, прячут, защищают.

– Но зона, как деревня, скрыть там ничего нельзя, со временем все про всех все узнают. В колонии общаются с детоубийцами мало, но и ругаться с ними никому не выгодно – все хотят домой, все хотят выйти по УДО, никто не хочет несколько дней сидеть в ШИЗО.

В мужских колониях, в отличие от женских, к осужденным за педофилию особое отношение – такое же, как и 10-20 лет назад.

– Они до колонии могут и не доехать. Иногда педофилов убивают еще в СИЗО, – рассказывает один из бывших заключенных.

Конечно, власть довольно сильно себя – сажая по этой статье всех без разбора: чьих-то конкурентов, чьих-то неверных или ушедших мужей – достаточно просто заявления о совершении человеком определенных действий, и очень вероятно, что человек сядет. А «педофилия» – удобная статья, жизнь у осужденного фактически заканчивается. Поэтому заключенные уже смотрят на человека, на дело, на состав.

Но в очевидных случаях, конечно, разбираться не будут, – поясняет Владимир.

То есть как минимум нормально жить в колонии педофил не сможет. Если осужденные по 134 статье и выходят в лагерь, то чаще всего уже в особом статусе – «обиженными», «петухами». И администрация педофилов не прячет. У мужчин-заключенных на нашивках статьи не пишут, но у каждого на форме бирка с полоской (или полосками) определенного цвета – в зависимости от статьи и «склонностей». У мужчин со 134 статьей на бирке две полоски – черная и белая. Черная – это склонность к гомосексуализму, белая – склонность к суициду. То есть если с педофилом в колонии что-то случится, это можно списать на самоубийство – склонен же, предупреждали.

Голод и тётки

В женских зонах правят три кита: глупость, жадность и зависть, – продолжает рассказ Татьяна, – на этом все строится. Если ты начинаешь усиленно кому-то помогать, то готовься к тому, что этот человек станет твоим врагом. Потому что он начинает тебя тихо ненавидеть из-за того, что начинает от тебя в чем-то зависеть. Такое и на воле есть, просто на зоне это ярче проявляется, все на виду.

В заключении вообще все проявляется ярче, чувствуется острее. Сильно чувствуется нехватка привычных продуктов, общения, информации. И в СИЗО, и в колонии заключенные живут «семейками».

Ты выбираешь человека, с которым тебе более приятно общаться из всей этой толпы. Потому что одной реально тяжело. А так – и поговорить можно, и какая-то совместная организация быта, общие сумки, общие покупки, – вспоминает Екатерина.

За полтора года в нижегородской образцово-показательной ИК-2 можно успеть привыкнуть ко всему – к отсутствию теплой одежды и нормальных продуктов, к сигаретам «Тройка» и несъедобным консервам из тюремного магазина, к бане раз в неделю и ноющей зубной боли после каждой простуды, к отсутствию горячей воды зимой (и это еще не самый плохой расклад).

Так называемая ванная комната расположена практически на улице. Бараки давно требуют ремонта. На улице градусов 20 мороза, и идешь мыться в эту ледяную воду. А в связи с тем, что нет горячей воды, это просто катастрофа, – рассказывает Екатерина, которая была осуждена на два года, из которых 6 месяцев она пробыла в СИЗО.

Полтора года – ничтожно маленький срок, по мнению администрации, работников ФСИН, неинтересный, пустяковый, и тянущийся бесконечно долго для человека, попавшего в тюрьму. Поэтому женщины объединяются в «семьи» и начинают поддерживать друг друга.

Есть случаи, когда люди по десять лет вместе живут, и это такая трагедия – когда одна освобождается, вторая не знает, как жить дальше. Но тут опять же от срока зависит. У девушки, с которой я общалась, тоже был небольшой срок, так что мы вместе зажмурились и пошли.

Такое общение, как рассказывают бывшие заключенные, помогает организовать свободное время. Лежать нельзя, сидеть на месте тоже нельзя.

И вот круги по колонии наворачиваешь, рассказываешь что-то, – вспоминают женщины.

Свободного времени «там» немного, но все отмечают, что хорошо бы, если бы его вообще не было. «Лучше все время быть чем-то занятым, работать, так время быстрее летит. Ну, это и на воле так».

Полтора-два года в колонии кажутся бесконечными – каждый день одинаковый, одежда одинаковая, все одинаковое, жизнь – от свидания до свидания, мало положительных эмоций, нет событий и впечатлений. Полтора-два года бесконечны. И так же бесконечны три, пять, восемь, пятнадцать лет. И люди приспосабливаются, учатся чувствовать, дружить, любить в таких условиях: когда замкнутое пространство и рядом всегда много людей; когда воспоминания о прежней жизни тускнеют за считанные месяцы; когда баня – одно общее помещение, пятьдесят кранов и один час на отряд; когда не кровать, а шконка; когда не комната, а барак.

Кому-то везет: чьи-то родственники могут приезжать, привозить вкусное и нужное, просто общаться и радовать. Так повезло, например, Татьяне.

Меня родственники не бросили, мы созванивались, они не пропускали ни одного свидания. А ты там живешь от свидания до свидания. Выходишь со свидания и еще два-три дня ходишь окрыленный, а потом тебя так немного приминают – “хватит”, – ты опять живешь только мыслями о следующем свидании.

Но если родственники живут далеко – а тогда приезжать часто долго и дорого, – или их нет вовсе, то передачи женщина-заключенная, естественно, получает очень редко. И такие женщины также часто становятся бригадирами, дневальными и т.д., потому что чем выше твоя должность, тем больше скидок и поблажек ты получаешь, тем ближе ты к свободе, дому, и для многих это намного важнее, чем самая крепкая дружба с кем-то в колонии.

Я уже там поняла, что самое унизительное, что может быть в жизни человека – это голод, – вспоминает одна из бывших заключенных. Это когда ты все время хочешь есть, потому что баланда – это ничто. Тебе есть нечего, а рядом кто-то сидит и вкусно кушает. Иногда в людях это порождает ненависть – за то, что ты ешь. И они начинают тебе вредить, за тобой следить, стучать на тебя по поводу и без.

Это не значит, что все, кто занимает в зоне высокие должности – пойдут по головам, чтобы заработать себе УДО, хорошие дневальные и бригадиры тоже есть.

У нас была девочка-дневальная, и она просто по роду деятельности должна была стучать, потому что на них же тоже давят. И она стучала, – вспоминает Екатерина. – Но она согласовывала с другими заключенными, что будет говорить. Это было примерно так: “Слушай, ты же все равно выходишь через неделю, тебе ничего не будет. Я скажу, что у тебя еда в шкафчике?” И все нормально соглашались.

Любовь и голуби

Они занавешиваются с двух сторон – двухэтажная же кровать. Ты ничего не видишь, но ты слышишь. Сначала ты не знаешь, как реагировать, теряешься. Когда я попала в зону, мне было 37 лет, и я была в шоке – я лежу на кровати на втором ярусе, и подо мной все это происходит. Ты лежишь не шевелишься, не знаешь, можно ли в этот момент тебе слезть с кровати. На зоне нет лесенок, как в изоляторе, слезаешь либо по торцу кровати, либо, как хочешь. А потом, со временем, ты просто перестаешь на это обращать внимание, можешь уже прямо сказать: “Отойдите от меня, лесбиянки, мне неприятно, что вы тут передо мной это делаете”. Я могла так сказать.

После этих слов некоторые женщины даже подходили и говорили: «Не называй меня так, мне неприятно, что ты меня так называешь». Тогда Татьяна отвечала: «Ну а как вас называть? Вы лесбиянки? Лесбиянки. Как еще-то?»

В женских колониях гомосексуализм распространен довольно сильно. И если в ИК-2 в Нижнем Новгороде несколько лет назад гомосексуальных пар почти не было, и администрация пресекала такие отношения, то в ИК-5 в Можайске администрация об однополых парах не только знала, но и активно это знание использовала. Например, если одна из женщин в паре начинала хуже работать, то вторую вызывали и рекомендовали повлиять на подругу – иначе пару разделят, одну из женщин переведут в другой отряд. «Твоя пойдет в другой отряд, будет работать в другую смену» – волшебные слова. Самое страшное наказание, безотказный метод воздействия. Поэтому часто гомосексуализм в колониях становится запрещенным явлением, когда хотят за что-то наказать.

Однополая любовь в женских колониях – хорошее средство для манипуляций со стороны ФСИНовцев. Например, в некоторых колониях есть внутреннее правило – за месяц до освобождения женщина перестает работать – может ничего не делать или просто помогать кому-то.

И с нами в колонии была женщина, великолепная швея. Через месяц ей выходить, она перестает работать, – вспоминает Татьяна, – а у этой женщины остается в зоне ее половинка. И подходит к этой женщине бригадир и говорит: “Что, не хочешь работать? Ну, не работай. Ты-то через месяц домой пойдешь, а твоя здесь останется”. И женщина садится и шьет. И через месяц она прямо из-за машинки идет к воротам освобождаться.

По мнению бывших заключенных, 90% однополых пар – приспособленцы, эти женщины не были гомосексуальными до того, как попали в колонию.

Они становятся такими по необходимости. То есть у нее срок 20-25 лет, и тут уж делать нечего. И если у нее это получается, то почему нет.

Женщин, которые в таких парах берут на себя роль мужчины, называют «коблами». Как правило, у них короткие мужские стрижки, мужские имена, телосложение мужское, выполняют часто мужскую работу.

У нас на Можайке (в ИК-5 в г. Можайске – прим ред.) была бригада так называемых разнорабочих – это девочки, которые грузят машины. И у них там была Валя-бригадир, высокая, плечистая. Грузчики – это единственная компания людей, которым разрешено ходить не в форме. И у Вали медвежья походка мужская, она ходила в бейсболке, в клетчатой рубахе, в кроссовках сорок последнего размера. Такие есть женщины, которых от мужчин отличить почти невозможно. И только на проверке ты понимаешь, что это женщина, – вспоминает Татьяна.

О женской красоте понятия в колониях такие же, как и на воле – красивая фигура, опрятная одежда. А одежда у всех женщин в колонии одинаковая – форма. И форму эту перешивают и ушивают кто как может, делают дополнительные разрезы на юбках. Форма одна, и ее просто надо иногда стирать, а переодеться не во что.

Все выкручиваются, как могут. У меня была форма, сшитая отдельно. Это был классический двубортный офисный пиджак и классическая юбка-карандаш. Она была сшита из той же ткани, что и обычная форма. При этом, когда я ходила в этой форме, работники колонии говорили: “Вот, посмотрите, как **** хорошо выглядит, всегда аккуратная”, – вспоминает Татьяна.

И все прекрасно знали, что форма эта у Татьяны сшита из ворованной ткани за 3 блока сигарет – ее сшили на тюремной фабрике в рабочее время.

В мужских колониях, а также СИЗО и тюрьмах такого понятия как однополая любовь нет, гомосексуализм, мягко говоря, не приветствуется.

– “Голубые” в среде зеков считаются низшей категорией людей: их не пускают за общий стол, они же выполняют самую грязную работу – рассказывает Петр, он провел в саратовских колониях в обшей сложности около пяти лет.

Слова, что ты не скажешь

В колонии все продается и все покупается, главная валюта – сигареты и банки (консервы). Не покупается только нормальная жизнь, потому что там ее быть по определению не может, и люди в колонии меняются, меняется речь, привычки. Но женщины, в отличие от мужчин, не устраивают бунт, не «шатают» режим – потому что не хотят в ШИЗО (а ШИЗО = не выйти по УДО), потому что хотят домой. По мнению Марины, отсидевшей в сумме около десяти лет, у женщины в колонии синдром жертвы. Это жертвы, чьи сожители часто пьют и бьют. Синдром жертвы в женщине укоренился, и с этим она приходит в колонию.

Мы только один раз кипешевали – когда в первый раз столкнулись с переработкой. Тогда все вместе не шли на плац, не шли на работу, ждали Бабушкина, – вспоминает Марина, – и какой-то глупый слух пошел, что Бабушкин подъехал, что он около ворот, и мы стояли, ждали. Но никто, конечно, не приехал, сам кипеш длился не больше часа. Баб быстро уговаривают: потому что женщины хотят домой, боятся. Я не боюсь, но таких мало.

Часто больше всего пугает не то, что человек может попасть в тюрьму, а то, как тюрьма может изменить человека. И тюрьма человека меняет, но в хорошую или в плохую сторону – зависит от самого человека. Есть те, кто борется, за то, чтобы не меняться, чтобы не менялась речь, не начиналась деградация, и с такими людьми точно все будет хорошо. Иногда очень важно бороться со средой, и так боролась Татьяна.

Если раньше у меня в речи иногда проскальзывали такие (матерные – прим. ред.) слова, то, попав в тюрьму, я принципиально перестала ругаться матом.

Женщина не употребляла жаргонных слов: то есть кровать была кроватью, а не шконкой, стол – столом, а не дубком, раздаточное окно – раздаточным окном, а не кормой.

Я прекрасно понимала, что если сейчас начну эти слова употреблять, то потом буду употреблять их неосознанно, просто потому что они вошли в мой лексикон, а я хочу выйти на свободу к нормальным людям и разговаривать с ними на нормальном языке. У меня приличный словарный запас, я могу обойтись без всего этого.

Поэтому на вопрос «Что самое трудное в тюрьме?», женщины отвечают просто: сохранить в себе человека, личность. Потому что пойти по течению, опуститься – очень легко, а чтобы остаться нормальным человеком, надо еще постараться.

Конечно, я понимаю, что это уже считается жаргонным – “не верь, не бойся, не проси”, но это правда, – говорит одна из бывших заключенных. – Бояться некого и нечего. Трудно тебе, голодно, холодно – не ходи и не проси.

Текст: Светлана Осипова

Фото: Елена Аносова

1974 год. Из окон мужского корпуса видна часть окна корпуса женского. Там в камере выбирают заключенную, раздвигают ей ноги и поднимают на руках так, чтобы было видно столпившимся у окон напротив мужчинам-заключенным.

Как это происходит в «Матросская тишина»

Спустя несколько минут по протянутой между окнами веревке из мужского корпуса в женский передают пакетики со спермой. Беременных тогда выпускали по амнистии, так что женщины стремились забеременеть любыми путями.

Секс в женской колонии.

Лесбийской любовью охвачено больше половины сидящих женщин. Согласно исследованиям психологов Московского научно-исследовательского центра психического здоровья, проводимым в учреждениях российской тюремной системы, женщина в тюрьме по причине отсутствия необходимых тактильных контактов с близкими и эмоциональных связей «ломается» еще гораздо быстрее, чем мужчина.

Психика у женщин не выдерживает уже после 2-х лет принудительного отрыва от дома, родных, семьи, у мужчины же это происходит после 3-5-ти лет. Нередко в таких условиях вместо настоящего чувства женщина, нуждающаяся в нем, начинает искать некий суррогат чувства.

Но по мимо длительного воздержания, секс издевательства в женских тюрьмах имеют быть место.

Как утверждают исследователи, вынужденной лесбийской любовью в России охвачено больше половины женщин в тюрьме. Подобная картина характерна для большинства женских исправительных учреждений, объясняет бывшая осужденная Мария, которая два года отсидела в колонии.

Интимная жизнь в женской зоне: рассказ очевидицы и участницы Марии

«Многие имеют такого рода связи. Особенно среди тех, кто повторно долго сидит. Те, кто имеет короткие сроки, могут только слегка попробовать подобную любовь. Некоторые обходятся и вообще без секса. Однако среди сидящих долгие сроки такие связи имеют больше половины. Все подобные отношения возникают абсолютно добровольно. Никого никто не насилует».

Как рассказывает Мария, в женских тюрьмах распространены 2 вида подобного партнерства.

«1 – это так называемые “половинки”, они себя идентифицируют как женщины и, выглядят соответственно по-женски. 2-й вид связи – когда женщины выполняют уже мужскую и женскую роль. Первые из них похожи очень на мужчин.

Я когда первый раз увидела подобную женщину в СИЗО, подумала, что ошибочно в камеру посадили какого-то парня. Таких женщин называют “коблы” либо “ковырялки”. Лица у них в шрамах, волосы короткие, грубый голос. Не знаю, как получается так, что женщина изменяется полностью. “Коблы” оказывают знаки внимания некой девушке. У них это как на самом деле настоящая семейная пара.

Так называемый мужчина во время секса (в российских женских зонах) будет оберегать свою любовницу, ревновать ее. Причем сцены ревности происходят конкретные, нередки драки-споры.

После освобождения из тюрьмы “коблы” иногда делали все, чтоб обратно вернуться. Ведь там осталась так называемая жена. Настолько сильная любовь была. Если обе женщины на свободе, то очень часто они продолжают и на воле жить вместе. Иногда пара воспитывает ребенка одной из них совместно. Бывает, что даже рожденного в тюрьме».

Дети рожденные в тюрьме: «или откуда берутся дети?”

По словам Марии, характерные для общества демографические проблемы ничуть не коснулись женских зон.

Когда они рожают (зечка родила ребенка в тюрьме) – это совсем нередкое явление. Но откуда в колонии берутся дети, от кого? Как говорит Мария, женщины беременеют еще на свободе, как раз перед СИЗО. Некоторые становятся беременными еще в колонии после длительных свиданий с супругами. Бывают и другие варианты.

Мария: Сексуальные связи с мужчинами также у нас на зоне случались.

Например, с вольнонаемными рабочими. Когда шла где-то стройка. Но, правда, подобные случаи чаще пресекались. В результате тех рабочих увольняли, женщины получали различные штрафные взыскания. Самый последний момент: когда при мне строилась поликлиника, то девушкам запрещалось даже близко подходить к тем рабочим, надевать короткие юбки и таким образом провоцировать мужчин.

Насколько знаю от самих девушек, пытаются вступить в контакт на фабрике с так называемыми “химиками”. Пытаются организовать звонок, чтобы встретиться в каких-то подсобных помещениях. Но в последнее время на фабрику набрали очень молодых и напуганных, которые от этих девушек буквально бегут. Раньше, как мне рассказывали зечки со стажем, в отдельной камере можно было встретиться с мужчиной-узником 50 “у.е.”. Сейчас это практически невозможно – все под видео наблюдением».

Сексуальные издевательства и насилие в тюрьмах.

Издевательства и пытки в тюремном ведомстве России носят системный характер. Заключенных избивали, нанося удары в том числе по половым органам, совершали с ними насильственные акты сексуального характера шваброй, приказывали другим заключенным.

Нередко за этим стояли руководители и сотрудники исправительной колонии. Пытки снимали на видео, а кадры посылали близким, чтобы получить взятки за их условно-досрочное освобождение.

Статус в камере определяет тот секс, которым ты вообще в своей жизни занималась. Если ты занималась анальным, ты автоматически становилась опущенной. Красота нужна женщинам для любви, но сотрудников мужского пола в женских тюрьмах по пальцам пересчитать.

Сексуальные издевательства над женщинами в тюрьмах России.

И любой из них становится объектом обожания нескольких десятков дамочек как минимум. Такое мало кто выдерживает – поэтому их и нет. Получается, что узницы порой годами не видят мужчин вживую. Сотрудники колоний рассказывают, что после длительного воздержания некоторые заключенные женщины начинали испытывать бурный оргазм, только прикоснувшись к руке молодого мужчины или даже просто при виде его.

За отсутствием подлинного чувства человеку свойственно искать суррогат. Надзирательницы утверждают, что «розовой» любовью охвачено не меньше половины обитательниц женских тюрем.

И понятно, что чем длиннее срок, тем больше вероятность, что узница вступит на тропу лесбиянства, сойти с которой потом бывает крайне трудно, а порой и просто невозможно. Но вопреки всем слухам никто никого в женских тюрьмах к сексу не принуждает и не насилует.

Все якобы происходит исключительно добровольно. Несколько раз приходили такие «новенькие», что сразу и не понятно – это женщина или вонючий, небритый мужик. Ноги волосатые, голос грубый. Настоящая коблиха (кобел, коблиха – активная лесбиянка. – Д.К.). Тут же в «хате» начинался флирт, ревность и прочие любовные игры. Ситуация накалялась, и через какое-то время кобла переводили в другую камеру. Так он/она по тюрьме и гулял.

Администрации тюрем, конечно же, не приветствуют такие отношения. Но законом это не запрещено, и ничего поделать с этим не может.

Эротические издевательства в женских тюрьмах: 5 способов.

Кира Сагайдарова отсидела 5 лет и 4 месяца за подделку документов и кражу в особо крупном размере.

Кира Сагайдарова отсидела 5 лет и 4 месяца за подделку документов и кражу в особо крупном размере. Ирина Носкова отсидела 4 года и 6 месяцев за кражу. Ирина Чермошенцева – 3 года за употребление наркотиков и кражу. Все – в ИК-2. Они решились рассказать о том, что творится в женских колониях: издевательства на производстве, избиения заключенных, сексуальное насилие, суицид.

Кира Сагайдарова: Когда я попала на зону, первое впечатоение у меня было, я не могу сказать, что плохое. Люди играют в волейбол, играет музыка – все в принципе нормально. Но когда среди людей, которые идут на промзону, я стала узнавать своих знакомых, с которыми сидела в 6 изоляторе здесь, в Москве, я поняла, что ничего хорошего здесь быть не может, потому что люди уставшие, грязные, серые лица, грязные одежды.

Ирина Носкова: Когда я приехала в колонию, только слезла с автозека, я заулыбалась. Мне администрация сказала: «Сотри с лица улыбку!».

Ирина Чермошенцева: Когда я приехала на ИК-2, я увидела очень много своих знакомых, с которыми сидела на СИЗО. Была серая масса в грязных польтах, потому что это была зима, серые лица… Я кому-то даже пыталась помахать рукой, но в ответ они даже не моргнули глазом, потому что они боялись.

Сексуальные издевательства на производстве.

Кира Сагайдарова: Основная моя работа должна была заключаться в том, чтобы снимать видеосъемки, производить фотосъемки осужденных, монтировать эти видео и потом показывать по кабельному телевидению.

Кроме этого, в любое вообще время суток они меня могли вызвать по громкой связи, сказать «иди садись, делай, там, на новый этап ориентировки, забивай птк окуз – базу данных осужденных. СКолько времени на часах – неважно. Устала я, спала – не спала – это неважно. Когда в концовке я отказалась от этой работы окончательно, в 2011 году, они меня закрыли в суз, т.е. посадили в отряд строгих условий содержания.

Ирина Носкова: На второй день, когда я приехала в колонию, меня вывели на швейное производство. Не спрашивают – умеешь ты шить, не умеешь ты шить. Видишь ты в первый раз или в последний раз ты эту машинку видишь. Но, чтоб база была. Разумеется, девчонки там не отшиваются, потому что девчонки там ни разу не шили, не видели машинку. За то, что они не отшиваются, остаются на заявках.

Если рабочий день должен быть с 7 утра до 16, как положено по закону, то они работают там с 7 утра до 00 ночи, потому что так постоянные заявки. Оставляют на обеды, если ты не отшиваешься. Разумеется, ты не отшиваешься, потому что тебе надо где-то полгода, чтобы ты как-то схватить эту операцию, уже уметь шить.

Полгода тебя просто убивают: могут бригадиры подойти, потому что с них требует начальник промзоны Рыжов базу, а они базу не дают, потому что шить не умеют девчонки. Бригадир избивает. Он избил тебя, там, раз, может подойти тебя взять за волосы, ударить головой об машинку, либо отвезти в бендежку, там тебя отпинают руками, ногами, либо снять ремень с машинки швейной и отлупить тебя.

Ирина Чермошенцева: Дней 5 подряд меня водили к Рыжову. Т.е. я заходила к нему в кабинет, и он делает такие моменты: вставай к стенке, рки на стенку, смотри на картину. Берет дубину и начинает бить. Начиная от спины, кончая попой. Я ходила черная, у меня было все черное. Она мне говорит: «Будешь шить?», я говорю «Не буду», она мне говорит: «Будешь шить?», я говорю «Не буду». Ну, и так какое-то первое время, потом она от меня отстала, потому что она поняла, что это бесполезно.

Шить у меня не получалось. Они поставили меня на упаковку, упаковывать. У меня все руки опухли от упаковки, потому что там все пропитано ватином, а у меня кожа такая. Я говорю: «Я не буду упаковывать, потому что у меня все руки опухли». Опять я ходила, опять я получала.

Но в итоге попала в художественную мастерскую, так как я умею рисовать. Вот тогда у меня все наладилось в этом лагере, потому что художественная мастерская – это самое, мне кажется, лучшее из того, что есть в этом лагере. Мы там рисовали картины, делали матрешек, т.е. можно сказать, что начальнику колонии мы были нужны, скажем так.

И начальнику колонии, и начальнику производства. Потому что мы делали такие вещи, которые они давали в подарок.

СУИЦИД на зоне.

Ирина Носкова: Вот был у нас случай на швейной фабрике, когда избили девушку одну. Бригада ушла на обед, а ее оставили шить, так как она не успевает. В это время, пока бригада была на обеде, она взяла ножницы и убежала в туалет на улицу, и так вскрыла себе вены.

Так как там дается небольшое количество времени на обед, пол часа, они успели придти, обнаружили ее в туалете, и ее спасли. Это с несколькими людьми такое происходило. Вскрываются там очень часто.

Кира Сагайдарова: Я помню, в 2012 году я сидела в изоляторе уже, это был май месяц. И со мной сидела там, ну не со мной конкретно, она сидела в другой камере – девочка, ну, женщина, ей лет, быть может, за 40 было. До этого у нее были попытки: она пряталась в жилзоне, и избивали ее очень, и издевались. На тот момент, когда она повесилась, она в изоляторе провела, елси я не ошибаюсь, где-то месяцев 5, наверное, безвылазно. Зима – это самое страшное время.

Открыта камера без дверей, зимой – самое большое, градусов 12. Когда огненная батарея, к которой не подойти и не погреться, даже близко. Вот подходишь к ней – мерзнешь, дотрагиваешься до нее – обжигаешься. Платьице вот такое коротенькое с коротким рукавом и градусов 12 температура, на окнах лед.

Т.е. она просто не выдержала% ее избивали при движении «ласточкой», т.е с согнутыми ногами, полусидя, туловище вперед и руки назад – как на пожизненном заключении передвигаются мужчины. Передвигаются, ну, можно сказать, слабее, чем мы.

Мы нагибаемся в три погибели и бегаем по коридору, наверно, метров 15-20, туда-назад. Ответственный колонии, который приходит на отбой, ему пока не надоест смотреть и издеваться, пока ему люди не начнут чуть ли не в ноги падать. Они при этом еще ставят поперек на моим туловищем дубинал, ПР-73 или еще какую-нибудь палку, и если я пробегаю и задеваю эту палку, они бьют мне со всего размаха по спине, по голове, без разницы – куда.

Я сама ни раз, там, падала и плакала, и что там только не было. Т.е. им безразлично. Был период, когда они поливали нас холодной водой в изоляторе. Зимой! Т.е. там и так без того холодно, а они нас из бутылок водой холодной поливают, чтобы нам веселее жилось там.

Они нам говорили: « А не надо было в ШИЗО приходить, надо был сидеть в жилзоне!». Причем в ШИЗО в любой нормальной зоне за такие нарушения не сажают. Дадут выговор за расстегнутую пуговицу, но не посадят на 15 суток.

И вот эта женщина, она просидела там месяцев 5, наверно. Объявляла голодовку, недели две не ела ничего. Она не собиралась покончить жизнь самоубийством, она просто хотела уехать на больницу. Т.е. она до этого, пока была в ШИЗО, пыталась и со второго яруса упасть, че-то себе сломать. Там люди страдали из-за нее, потому что наказывали других, они говорили: «Следи за ней, чтоб она ничего с собой не делала». Потом ее перевели в пкт. Там их всего двое было.

Вторая женщина, которая с ней была, она 11 мая уезжает на больницу, и Сухова Альфия остается одна. Естественно, она придумала выход какой-то из этого положения: пришла пересменка, и получилось так, что возле моей камеры задержались, возле 5-ой, а она сидела в 1-ой. пкт досматривают последней, проводят проверку. И они возле нас задержались, потому что мы стали ругаться, и они опять какие-то нарушения нам хотели повесить.

Пока мы ругались, за вот этот период, т.е. если бы они сразу провели проверку и пришли к ее камере, она бы не успела повеситься. А так как, он пришли в ШИЗО, посмотрели в глазок – она домывала пол, она была жива-здорова. И они, вот, проверили первую камеру, вторую, мою последнюю, у нас задержались минут на 5, наверно – за этот период она перекинула колготки через батарею верхнюю, залезла в петлю и повесилась. Они открыли камеру, после нашей камеры, а они не имеют право открыть полностью камеру, пока не придет оперативный дежурный.

Они открыли камеру, видят, что она весит дергается, и говорят, я, вот, как сейчас, помню эти слова, потому что через кормушку все слышно: «О, повесилась». И дальше продолжает грызть семечки. Естественно, через 5-10 минут туда набежала вся администрация. Самое страшное, что Поршин, такой, стоит и говорит, начальник колонии: «А кто ей вообще разрешил колготки? Как мы сейчас докажем, что она сама повесилась, а не мы ее повесили?».

Т.е. его не волновал факт суицида. Они открыли дверь, они еще могли ее спасти. Они просто не стали этого делать. Они сняли ее с петли, положили на пол и ходили через нее. А нас из камеры выводили доставать этот труп, т.е., ну, из помещения. Естественно, когда мы отказались, они очень жестоко, там, с нами… Т.е., лежит труп на полу, а они… ой, я даже не хочу это вспоминать, т.е, это ужасно.

Такое безразличие: он переступал через этот труп, как через бревно. Ходил, там, ругался, почему у них это в камере было, это. Его не волновало, что человека нет. Приедет сын – забирать мать… короче, все, выключайте, не могу разговаривать.

Ирина Чермошенцева: Со мной в отряде сидела девочка, звали ее Чепырина Татьяна. Она работала на фабрике. Т.е., я работала в художественной мастерской, а она на фабрике. У нее была очень сложная операция, она, естественно, не отшивалась, оан ан фабрике практически жила. Ее не выпускали ни на обед, ни на ужин.

Т.е. ей там, кто мог, приносил кусок хлеба, она постоянна сидела шила-шила. Ее забивали до такой степени. Помимо того, что ее избивал бригадир, ее в отряде избивал дневальный, ее еще и избивала милиция. В один прекрасный день все как бы пошли на развод.

Нет, точнее днем я ее увидела в столовой, на обеде: она стояла с тряпкой и ведром, протирала столы. Я подхожу, говорю: «Тань, ты че опять на хоз.работах?», она мне говорит «Ир, я так уже устала, не могу больше, – говорит. – У меня сил нет. Я не сплю, я на одних хоз.работах и постоянно шью».

Я говорю: «Ну, потерпи чуть-чуть, щас че-нить наладится, может, пошив наладится». В итоге вечером все пошли на ужин, бригадир ее на ужин не выпустил и оставил ее шить. И она подошла к бригадиру, к Бойченко. Подошла и говорит: «Можно я хотя бы в туалет схожу?», та ее отпустила хотя бы в туалет, потому что в туалет тоже не выпускают. Очень редко. И она побежала за бригадой, т.е. она выбежала в жилзону тоже. Отметилась по доске, что как бы она тоже вышла.

Побежала в дежурную часть и сказала, вот, я опаздываю за бригадой на ужин. На тот момент никто не знал. Когда начали ее искать, никто не знал где она есть. Человека не хватает в зоне. Подняли панику. Нашли ее в ДМР, в домике в детском, она на собственном платке удавилась. Я не знаю, как они потом списывали этот труп, потому что тело было все, даже не синего, а фиолетового цвета. Понятно было, что человека сначала били, прежде чем она повесилась. Жалко, конечно, ее.

Потом нашли ее письма от цензора, даже еще не отправленные домой, т.е. цензор еще не успел отправить домой эти письма. Письма были детям. «Дорогие мои, я вас люблю, скоро вернусь домой… Ждите мнея…». У нее двое детей было – два мальчика. Эти письма были детям. С открыткой. Т.е. она отправила это письмо, она еще не успела уйти. Т.е. она не собиралась вешаться. Она походу сделала последний шаг уже, она устала.

Сексуальное насилие женщин на зоне.

Кира Сагайдарова:

Я когда приехала колонию, тогда на безконвойное сопровождение выводили очень маленькое количество заключенных, примерно, человека 3-4. У них на балансе колонии есть свиноферма, мтф (молочнотоварная ферма), т.е. там работают осужденные. Они должны как следить за крупным рогатым скотом, за свиньями, там, убирать, доить коров и выполнять какие-то там работы. У них там есть работодатель, который когда-то давно отбывал наказание за изнасилование.

Где-то примерно год 2009-2010: начали ходить слухи, что он издевается над женщинами, насилует их. Т.е. человеку, который там не был, которого туда не выводили на безконвой передвижение, никогда в жизни в это не поверит. Я сама очень долго не верила в это, пока в 2012 году к нам в СУЗ буквально в мае 2013 года посадили двух женщин: одна девочка молодая, очень симпатичная, а вторая – уже в возрасте, такая. Они просто-напросто уже пошли на крайний ход.

Их вывели на безконвойку, он над ними издевался, там, насиловал. Вот это молодая которая девочка, она сама лично мне рассказывала, что он не только сам, он уже настолько обнаглел, что он приводил своих друзей, чтоб над ней издеваться.

Сексуальные игры на зоне: женщины и мужчины.

Единственный вариант, который они придумали: просто взяли где-то там, то ли у него в машине, то ли где-то в подсобном помещении у него, нашли спиртные напитки, распили их, т.е. допустили злостное нарушение с той целью, что им было все равно, что с ними сделаю за это, лишь бы их только туда не выводили. Что сделал начальник колонии? Ему кто-то сказал, что они сделали это нарочно, чтобы не работать на мтф.

Он их в одном пальто и в ботинках без колготок выводил на плац. Они целый день копали снег, приносили его с места на место. Вечером он приводил их в ШИЗО, я сама там лично сидела в тот момент. Он приводил их в ШИЗО, ставил в камере вот так вот на растяжку, с вытянутыми руками на целую ночь. Они вот так стояли. Утром он открывал камеру, выводил их опять на снег. Так на протяжении недели. Как только вот это формальные 15 суток закончились, он их опять вывел на безконвойное передвижение.

Ирина Носкова: У меня есть одна знакомая девочка, Наташа Рычагова, она работала на швейной фабрике. Ее забрали на расконвойное передвижение, где она проработала совсем немного, может, месяца 2, может,3, но недолго. Когда она вернулась с расконвойного передвижения, я ее увидела, это было вообще что-то. Она очень сильно изменилась, она очень сильно похудела, она стала замызганной.

Она даже когда ходила, она ж работала в бригаде, она знает эту бригаду, там, осужденных, они ни на кого не смотрела. Она смотрела все время вниз. И когда я с ней пыталась поговорить, «Наташ, ну что ж с тобой произошло?», туда-сюда, она тольок начинала мне рассказывать, у нее накатывались слезы на глаза и она от меня уходила. И, получилось у меня с ней поговорить. Она мне рассказала то, что вот этот вот, кто у них там главный мужчина этот, то, что он их избивает, заставляет их заниматься сексом, и все в таком роде. А если ты отказываешься, он мог избивать их плетками, и, не знаю, всем.

Сексуальная игра в три начальника: или три вида начальника.

Кира Сагайдарова:

Вот совсем недавно был случай. Они, правда не могут знать, что мы об этом знаем, но буквально месяца два назад начальник колонии сменился, у них там новые заморочки: они стали готовить закатки на зиму – огурцы они, там, катают на продажу в магазин. Вот он пришел в колонию, ему че-то там не понравилось, не понравилось то ли качество, то ли че-то еще, он просто вывел ее на плац и еще одну осужденную, которая за это все отвечает. Поставил им банки с огурцами трехлитровые, и при всей колонии заставил это есть. Прям на плацу! И стоял улыбался. Втроем они стояли и улыбались: Кемяев, Рыжов и Поршин.

Ирина Чермошенцева:

В ИК-2 есть такой Кемяев, всем известный. Всем-всем-всем. Да, мне кажется, сейчас назови «Кемяев» – все прям задрожат. Ненормальный чуть с головой человек. Т.е., если попасть к нему в кабинет, у него есть такой шкафчик, он открывает его, достает красные боксерские перчатки, одевает и боксирует на женщинах.

Т.е. он бьет неважно куда. Реально, вот, боксерскими красными перчатками. Женщина упала – он может еще с ноги куда-нибудь ударить, там, в живот, неважно куда, он не смотрит. Я не знаю, к нему даже подойдет беременная женщина, и он не будет знать о том, что она беременна, он может вообще так избить, что может быть какой-нибудь там выкидыш или еще что-нибудь в этом роде.

Т.е. сначала он начинает бить перчатками, а потом бить ногами. Т.е. это у него в порядке вещей, у него такие профилактические беседы и работы. И если ты к нему в кабинет попадешь, ты по-любому оттуда не выйдешь не тронутая. Т.е. обязательно ты получишь у него в кабинете.

Ирина Носкова:

Рыжов – начальник швейного производства. За невыдачу базы, которая дневная должна быть, он наказывает бригадиров бригады. А наказывает как: он может одеть всех в юбки, вывести на плац – с маршем с песнями будут гулять. Может, если определенный бригадир приводит кого-то к нему в кабинет, он разворачивает лицом к стене, руки на стену, достает из шкафа доску, длинную такую, широкую, и начинает избивать осужденную. Говорит: «Если еще раз тебя бригадир приведет ко мне, я тебя буду бить по голове!»

Чтобы сделать жизнь в тюрьме не такой скучной, надзиратели одной из женских тюрем придумали 5 способов:

1) Десять самых красивых девушек-узниц выстраивают в ряд, становят на четвереньки и снимают штаны. Потом им завязывают глаза и вставляют швабры.

Из рассказа санитара:

“Один раз, мне пришлось смотреть за молодой девушкой, в которой был маниакальный синдром и бешенство матки. Как-то она начала кричать, что ей трудно дышать, и когда я вошел, она повалила меня на пол, разорвала штаны и начала домогаться – сунуть руки в штаны, кусать, садиться на меня, пока я не заломил ее, хотя и потом она постоянно подставляла свой зад, стонала, и все такое – короче – и весело, и сложно.

Дело в том, что большинство женщин в нашем отделении, вследствие болезни помешаны на сексе, они дерутся, нападают на врачей, санитаров – и все с попыткой изнасиловать. Был случай – один из санитаров, не брезговал этим делом, мягко говоря, а даже наоборот, использовал такую специфику для удовлетворения собственных, как потом стало ясно – больных фантазий.

Так вот, этот санитар, в свое дежурство, брал пару таких женщин, и устраивал с ними что-то на подобие оргий – вы слышите, с больными, практически бессильными женщинами – я приравниваю это к изнасилованию, если честно! Так вот, один раз, ему попалась немного не та -точнее именно та, в которой похоть достигла пика…

Вы смотрели фильм “Парфюмер”? Помните, что случилось с главным героем в конце фильма? Да, его разодрали на кусочки.

Так вот, наша мадам, так сильно вошла в роль, так сильно хотела санитара, что в порыве страсти оторвала ему одно яичко, и во время оральных ласк откусила часть “этого самого”… Конец истории я уже озвучил, ну а мы, после того случая, начали носить защитные бандажи на паховой области, во избежание подобных случаев прощания со своими гениталиями.”

Насилие в женских тюрьмах страны – не редкий случай

Данная тема, как правило, находится под запретом в средствах массовой информации. И интересно, что даже в Интернете не так легко найти материалы на заданную тему, и правозащитники неохотно говорят о ней.

Объяснить это можно тем, что в женских колониях практически отсутствуют запрещенные средства связи, которых полно в мужских тюрьмах. Там мобильные телефоны есть в каждом бараке и в каждой камере, не смотря на все запреты. А значит, у женщин нет возможности сообщить о случаях насилия.

Другая причина заключается в том, что сообщения подобного характера непременно вызовут конфликт с представителям ФСИН, а это грозит новыми запретами и нежелательными мерами по ужесточению условий отбывания наказаний осужденными. И тогда и у нас отнимут возможность помогать тем, кого мы еще можем спасти.

«Отчего же нет мобильников?» – спросите вы.

Ответ прост. В женских колониях не живут по понятиям, свойственным для мужских. Женщинам не зазорно жаловаться на своих сокамерниц. Это подтверждают очереди, в которые они выстраиваются, в дни приема оперативников.

Кроме того, всем заправляет администрация, не давая возможности криминальному миру руководить какими-либо делами на территории женской тюрьмы. В камерах нет общака, а с согласия администрации назначаются старшие, не делают разделения по камерам между «опущенными» женщинами и теми, к кому судьба была более благосклонна. Опускают на женских зонах, в первую очередь, детоубийц и девочек, занимавшихся прежде оральным или анальным сексом, если об этом становится известно.

Считается, что в мужских колониях жестокость в отношении осужденных исходит, как правило, от сотрудников. В женских учреждениях ситуация иная: насилие чаще всего осуществляется сокамерницами. А во время конфликтов и драк в ход идут зубы и ногти.

Как показывает статистика, исследований, в основе которых лежал бы сравнительный анализ поведенческих стереотипов в мужских и женских колониях, крайне мало. Но заочно известно, что женщины более склонны к проявлению собственных эмоций и гамма их чувств гораздо богаче и сложнее. И потому женские конфликты сами по себе глубже и оттого более жестокие и затяжные.

Как уже было сказано, особо жесткое отношение в местах лишения свободы грозит тем женщинам, которые решились на детоубийство или насилие над детьми. За подобные преступления могут постричь или пописать на сокамерницу. Подобные инициативы в распределении ролей не чужды и женщинам с высшим образованием, что, конечно, сложно представить.

Со своей стороны администрация учреждения не принимает никаких мер для предотвращения аналогичных ситуаций. И такая «опущенная» женщина не сможет даже перейти в другую камеру, у нее попросту нет возможности. В женских колониях не принимают подобные меры в отличие от мужских. Это значит, что до конца своего срока «опущенная» будет терпеть всяческие издевательства и унижения.

Кроме того, нередко встречается ситуация, когда в первые дни пребывания в камере девушек могут расспрашивать о том, каким видам любви они предавались с собственными мужьями. И уточнения об анальном или оральном сексе обязательно сыграет злую шутку, автоматически возведя такую женщину в ранг «опущенных».

Особое отношение к себе отмечают женщины, совершившие экономические преступления. Зачастую их пытаются «развести на деньги» не только сокамерницы. Но и сами сотрудники, которые, казалось бы, наоборот, призваны следить за порядком.

Не секрет, что и физическая сила тоже применяется к арестанткам – согласно своим умыслам, женщин бьют резиновыми дубинками по пяткам, чтобы не оставалось следов. Карцер с холодным полом без матрацев тоже является системной мерой в качестве наказания за провинности.

Быт и внутренние правила поведения в женских исправительных учреждениях системы УФСИН имеют отличия от особенностей пребывания в колониях для осужденных-мужчин – они менее жесткие, и в женских колониях гораздо меньше проявлений насилия между заключенными.

Однако существуют «трансгендерный», общий поведенческий кодекс жизни в неволе, аксиом которого лучше придерживаться всем попавшим в места не столь отдаленные, вне зависимости от половой принадлежности.

Будь собой, но себе на уме

Опытные женщины, «заезжавшие» на зону неоднократно, знают: лучше вести себя там нормально, естественно, так же, как на воле – не «быковать» и по возможности не провоцировать конфликты. Человечность, умение общаться и выстраивать ровные взаимоотношения ценится везде, в том числе, и в колонии. В конце концов, не конфликтуя, женщинам на зоне гораздо проще решить многие проблемы и добиться желаемого.

Тем не менее, все же лучше спросить, можно ли присесть на «шконку» к незнакомой собеседнице, не говоря уже о том, что без спросу брать чужие вещи тоже нельзя. Тем более – красть: «крыс» презирают и делают изгоями везде.

Не нужно замыкаться в себе и уходить во «внутреннюю эмиграцию», отгораживаясь от коллектива – во-первых, это бессмысленно в условиях заключения, когда люди вокруг 24 часа в сутки, во-вторых, чревато для психики, особенно женской, более восприимчивой к внешним раздражителям, чем мужская – можно легко сломаться и опуститься. Необходимо свыкнуться с мыслью, что срок неминуемо закончится и выход на свободу гарантирован – надежда на освобождение поможет пережить срок заключения.

Не болтай!

Нельзя и впадать в крайности – распахивать душу перед всеми, откровенничая направо и налево. Лучше чаще помалкивать и не распространяться о прошлом, даже той, кого считаешь преданнейшей подругой – масса случаев, когда продают и предают именно близкие. Надо поменьше говорить и больше слушать.

Особенно не стоит делиться секретами прошлой половой жизни – допустим, если новые знакомые узнают о вашем опыте орального секса, вас, по меньшей мере, будут сторониться и не допускать к общему столу. Схожее, только более жесткое отношение в мужских зонах к тем, кто признался в практике куннилингуса с женщиной.

Наркоманкам, особенно героиновым, доверять не следует вовсе – продадут при первой же возможности – либо администрации, либо старшей по отряду: у этих зэчек, как правило, совершенно атрофированы какие-либо нравственные устои, и они за пачку чая или сигарет готовы заложить родную мать.

Не нужно стремиться к сотрудничеству с администрацией колонии – подобное рвение не поощряется ни на женской, ни на мужской зонах. Хотя в действительности стукачей в женских колониях даже больше, чем в мужских – наверное, этот феномен объясняется тем, что женщины в принципе словоохотливее представителей сильного пола. Всегда есть возможность уйти от вербовки оперов и просто делать свою работу – на промзоне или в другом месте, куда тебя определили. Нельзя юлить и хитрить, метаясь между администрацией и соратницами по несчастью – это продлиться недолго, и неминуемо плохо кончится – для той, кто это затеяла.

​Что все бабы суки, я впервые осознала в позапрошлый четверг, в 11 утра, в «Шоколаднице» благодаря шоколаднице ‒ так на зонах зовут осужденных по 159-й («мошенничество») и 158-й («кража») статьям Уголовного кодекса. Так называли отсидевшую четыре года Александру Белоус, бывшую совладелицу турфирмы.

Мы встретились, потому что в начале октября мне пришло письмо от женщины, которая спала с надзирателем, чтобы тот разрешил ей кормить новорожденного ребенка. Имя и колонию, где все это происходило, эта женщина назвать не захотела, так что я была готова забыть про письмо. Но буквально через неделю на YouTube появился ролик , в котором замначальника Амурской женской колонии избивал заключенных. При этом «Яндекс» на запрос «насилие в женских тюрьмах» упорно выдавал четыре страницы ссылок на одну из серий «Эммануэль» и на отчет о насилии в американских тюрьмах, как будто в российских ничего не происходит. Тема насилия оказалась табуированной не только в среде виртуальной, но и в реальной. Главные работающие в этой области правозащитники – заместитель директора Центра содействия реформе уголовного правосудия Людмила Альперн, руководитель проекта
Международной организации по реформе тюрем Алла Покрас и глава Общественной наблюдательной комиссии Москвы по правам заключенных Валерий Борщев – хором сказали мне, что о случаях насилия над женщинами-заключенными им ничего не известно. С Людмилой Альперн мы проговорили 38 минут, и из всего разговора мне особенно запомнилось слово «байки». Так что я решила найти женщин, которые под своими именами были бы готовы рассказать о случаях насилия в тюрьмах. Пока искала, обнаружила, что женщины без мужчин не умеют толком выстраивать друг с другом отношения.

Швабры

«Я проснулась ночью от какого-то шебуршания в камере. Отреагировала не на звук, потому что с детства сплю в берушах, а на движение. Слезла с койки и поняла, что вся камера – шесть человек – столпилась вокруг одной из девочек. Они насиловали ее шваброй. Потом я узнала, что эта история повторялась несколько месяцев практически каждую ночь. Они насиловали ее, потом избивали и загоняли под шконку. Ну я что, я пошла к надзирателям. Те вызвали девочку на допрос, где она сказала, что получила свои многочисленные синяки, упав с кровати, ‒ рассказывает Александра Белоус историю 2008 года, произошедшую в самой образцовой тюрьме страны – московском женском СИЗО №6. – Я даже не могла пожаловаться в прокуратуру, жалобу бы просто не выпустили». ‒ «А позвонить друзьям на волю ты не могла?» ‒ «Окстись, откуда?» Дальше выяснилось, что в женских тюрьмах нет мобильников, что удивительно, поскольку в мужских СИЗО и колониях телефоны, пусть и запрещенные, есть во всех камерах и бараках. (Возможно, именно с этим отчасти связан тот факт, что правозащитники так мало знают о случаях насилия над женщинами. Другая причина, возможно, кроется в том, что эти случаи трудно доказуемы, стало быть, не приведут к конкретным санкциям. Зато попытка устроить скандал может привести к конфликту с ФСИН и, значит, к потере возможности ходить в колонии и помогать тем, кого можно спасти.) Почему нет мобильников? Потому что женщины постоянно друг на друга стучат, считает Александра: «У нас в дни приема оперативников по вторникам и четвергам полкамеры в очередь выстраивалось».

Представить себе такую ситуацию в системе жесткой мужской тюремной иерархии практически невозможно. Там есть целых три определения для тех, кто сотрудничает с администрацией: «козлы» – работники хозотрядов, «суки» – те, кто стучит, и «блядины» – те, кто сдал своих подельников операм и, скорее всего, будет сурово наказан сокамерниками. И хотя так называемые черные воровские зоны ушли в прошлое вместе с «лихими девяностыми», жизнь по понятиям в какой-то мере сохранилась. Например, во всех зонах и СИЗО, помимо начальника тюрьмы, есть так называемые положенцы, которых назначают представители криминального мира (нередко с согласия администрации), в каждой камере есть смотрящий – в большинстве случаев также представитель криминального мира. Низшей кастой в мужских тюрьмах («опущенными») считаются гомосексуалисты и педофилы; в большинстве СИЗО для них есть отдельные камеры. Живут камеры на так называемый «общак», на который скидываются все сидящие. Считается правильным отдать на общак часть от передачки. Высшей мерой наказания в бытовой драке между сокамерниками считается удар миской по лицу.

В женских тюрьмах все оказалось иначе. В камерах СИЗО всем заправляют старшие – заключенные, назначенные администрацией. На зонах наибольшее влияние имеют активные лесбиянки, их называют «коблами». «Опущенными» во взрослых камерах считаются детоубийцы, на малолетке – девочки, занимавшиеся прежде оральным или анальным сексом, если об этом становится известно. Для опущенных нет отдельных камер; как правило, их сажают к осужденным за экономические правонарушения и распространение наркотиков. Считается, что в отличие от совершивших более тяжкие преступления эта категория заключенных более уравновешенная. Но даже здесь такая ситуация может спровоцировать насилие. Драки вспыхивают очень часто и, как правило, по мелочам, причем они бывают куда более жестокими, чем у мужчин, – с применением ногтей, зубов и прочих атрибутов женской красоты. Общака нет. Передачи у женщин случаются реже еще и потому, что их браки чаще распадаются, чем у мужчин; точной статистики нет, но об этом говорят все бывшие заключенные. По мнению исполнительного директора организации «За права человека» Льва Пономарева, в мужских тюрьмах насилие обычно исходит от надзирателей. В женских же тюрьмах, судя по описанным ниже историям, насилие чаще идет от сокамерниц ‒ с молчаливого согласия администрации тюрем. Веский, согласитесь, аргумент в пользу антифеминисток.

Пономарев не смог вспомнить ни одного обращения женщин в связи с насилием. Но в отличие от коллег-правозащитников хотя бы признал возможность существования такой проблемы. «Возможно, информации из мужских тюрем просачивается больше, потому что там лучше организовано сообщество и, соответственно, сопротивление системе, ‒ считает Пономарев. ‒ Женщины, видимо, так сильно увлекаются выяснением отношений между собой, что оказываются совершенно несплоченными перед общей бедой. Но это уже психология».

Психо

«Матросская тишина». 1974 год. Из окон мужского корпуса видна часть окна корпуса женского. Там в камере выбирают заключенную, раздвигают ей ноги и поднимают на руках так, чтобы было видно столпившимся у окон напротив мужчинам-заключенным. Спустя несколько минут по протянутой между окнами веревке из мужского корпуса в женский передают пакетики со спермой. Беременных тогда выпускали по амнистии, так что женщины стремились забеременеть любыми путями.

Эту историю декану факультета социальной психологии Московского городского психолого-педагогического университета Михаилу Кондратьеву пересказывали несколько заключенных во время его многочисленных исследований взаимоотношений в группах. «Насилие в тюрьмах было всегда, это раз и навсегда доказал Стэнфордский эксперимент , это подтверждают мои собственные исследования: в тюрьмах всегда есть касты чушек и опущенных – тех, кто будет подвергаться насилию», ‒ говорит Кондратьев.

Исследований, в которых бы сравнивалось поведение мужчин и женщин за решеткой, проводилось крайне мало. «Известно, что женщины звереют больше, чем мужчины», ‒ уверен заведующий отделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья Российской академии медицинских наук Сергей Ениколопов. Он приводит данные американского исследования, по которым получается, что 6 процентов женщин агрессивнее самых агрессивных мужчин. «Пять лет назад я проводил исследование учеников лучшей школы одного небольшого города и с удивлением обнаружил, что конфликты девочек более затяжные, они дрались жестче и были менее управляемы, ‒ вспоминает Ениколопов. – Помню, я выступаю с докладом о результатах исследований на каком-то официальном собрании, рядом мэр города, директор школы, аккуратно привожу наши данные по агрессии, чтобы никого не обидеть. И вдруг встает директор этой школы и так радостно говорит: наконец-то мы можем говорить об этом вслух, ведь девочки, и по нашим наблюдениям, чаще дерутся, чем мальчики!»

Что касается тюрем, то надо понимать, что у женщин нет механизмов выстраивания социальных отношений в отличие от мужчин, считает Ениколопов. Ведь те сызмальства знают, что такое армия. А женская эмансипация, полностью вовлекшая их в социальную жизнь, произошла минимум после революции 1917 года. За эти сто лет они просто не научились еще распределять роли.

«Представьте себе, кто в условном женском коллективе самый главный? Если взять школы, то, как правило, это девочки, пользующиеся наибольшей популярностью у мальчиков. А теперь уберите мальчиков, и все ориентиры окончательно сотрутся, ‒ говорит
психотерапевт, сотрудник Института системного консультирования Екатерина Игнатова. – В такой ситуации, конечно, появляются женщины, которые играют роли мужчин и при этом, понятно, занимают важные места в иерархии. Но полностью скопировать поведение мужчины для женщины крайне трудно, они не чувствуют грани этого образа. Так что женщины преувеличивают и агрессию, и жестокость, и конкуренцию. А если помножить все это на то, что у большинства женщин нет запрета на выражение чувств, в замкнутом женском коллективе мы увидим массу конфликтов по мелочам».

Несмотря на табу, четыре бывшие заключенные согласились рассказать о случаях насилия, которое происходило с ними или на их глазах. Две рассказчицы принадлежат к так называемым «опущенным», очень боятся вернуться в тюрьму снова и согласились рассказать свои истории под диктофон только бывшей заключенной Светлане Тарасовой. Эти истории мы публикуем в форме диалога.